Решение вести кошерную жизнь означало для меня борьбу с “мясной” зависимостью

Лиэль Лейбовиц

Для тех, кто берется следовать законам кашрута, все неизбежно сводится к грубой кулинарной арифметике. Постарайтесь задуматься о том, чтобы отказаться от некошерной пищи. Достаточно скоро вы обнаружите, что мысленно разделяете все продукты питания на три категории.

В свое время, когда мне пришлось это делать, в первую группу, которая называется «Еда, по которой я вряд ли буду скучать», я поместила, например, коктейль из креветок и сэндвичи с жареными кальмарами и ветчиной — эти блюда мне всегда нравились, но, раз уж они отдаляют меня от веры и традиций моих предков, а настроена я серьезно, можно легко от них отказаться, не чувствуя особого дискомфорта.

Если говорить о чизбургерах, то я поместила их в группу №2: «Еда, по которой, скорее всего, я буду скучать». Еще в этом списке оказались устрицы, которыми я наслаждалась, запивая их сухим мартини, и омары с топленым сливочным маслом — привычное блюдо для веселых летних вечеров, которые мы проводили в семейном кругу на Кейп-Код.

Но третья группа, а в ней можно было поместить ту еду, без которой я абсолютно не представляла себе жизнь, содержала лишь один единственный продукт: бекон.

Бекон был, надо признаться, моим первородным грехом, причиной моего грехопадения. Первые десять с половиной лет жизни я провела, не зная ни его запаха, ни вкуса. Я выросла в кошерной израильской семье, для которой хороший чолнт был лучшим мясным блюдом. И вот, однажды, на пороге подросткового периода, я оказалась дома у подруги и вдруг почувствовала доносившийся с кухни невероятный манящий запах. По моим представлениям он должен был принадлежать чему-то, что в древности приносили в жертву в Храме. Этот запах должен был издавать дым, восходящий от всесожжения, с каждым вдохом проясняющий духовную близость между физическим миром и материальным. Я спросила маму своей подруги, что она готовит, и она ответила, что это бекон. Она могла бы сказать в этот момент что угодно, даже “хвост дракона”: бекон был тем продуктом, о котором я никогда не думала, что он вообще существует в той же самой Вселенной, в которой живу я. Она спросила меня, хочу ли я попробовать кусочек. И я, не задумываясь, согласилась.

Знаете, мне безумно понравилось! Впечатления оказались более чем приятными; произошло нечто эмоционально значимое. Пробовать бекон было сродни некоему общению с религией, сбрасыванию ярма традиции, которую мои родители с рождения возложили мне на спину без моего понимания и согласия. Я все еще верила в Бога, все еще чувствовала себя еврейкой, все еще гордилась своим наследием, но с каждым укусом этого хрустящего жирного кусочка мяса я все больше убеждалась, что теперь начинаю свой собственный путь вперед по жизни, путь, который не требовал, чтобы я отказывалась от каких-либо удовольствий, якобы демонстрируя этим преданность своему народу и своей вере.

Я попыталась изложить свои размышления на эту тему в форме проповеди и часто читала за завтраком, в котором бекон постепенно приобрел свое законное место рядом с картофелем и яйцами. Дни жертвоприношений, пыталась объяснить я с набитым ртом, давно прошли; Бог, несомненно, никогда бы не создал такое великолепие только для того, чтобы запретить нам наслаждаться им.

Каждый укус, который я делала, был целым богословским трактатом, потому что бекон, в отличие от всех других запрещенных продуктов, был не просто запретным лакомством: он олицетворял все некошерное, являлся метафорой для колючих и полных испытаний отношений между Богом и его избранным народом. Я наслаждалась беконом абсолютно осознанно. Он стал, я бы сказала, инструментом моего освобождения.

Когда я повзрослела и стала тоньше чувствовать действительность иудаизма, мне стала более доступна и близка мудрость веков. Кашрут меня снова заинтересовал, и теперь уже всерьез, но я все же долго сомневалась — главным образом из-за бекона. Отказаться от него означало для меня, что я сдалась. Мне казалось, что я никогда не смогу найти для себя истинный смысл в следовании правилам кашрута. Если бы я собиралась вернуться к чистоте своей кошерной юности, мне пришлось бы просто нырнуть в нее с головой, не пытаясь задумываться о смысле своих действий.

Сначала каждый прием пищи меня очень огорчал, потому что пришлось отказаться от мяса, к которому я так привыкла. Неужели этот гамбургер действительно может быть вкусным без добавления бекона? И этот салат, состоящий только из овощей — неужели он правда полезный? Ну и, самое главное, на самом ли деле уровень моей духовности рос параллельно с тем, как уменьшались объемы моей талии?

В один прекрасный день я нашла ответ на все эти вопросы. Как это часто бывает с жителями Нью-Йорка, озарение ко мне пришло на улице. Я куда-то спешила и проходила мимо одного уличного кафе. Сидящей в нем девушке как раз только-только принесли ее заказ: сэндвич с беконом, салатом и томатами — мой самый любимый сэндвич, который я так часто заказывала. Я замедлила шаг, позволив знакомому запаху проникнуть в мои ноздри. Я ожидала почувствовать нервозность, досаду, огорчение, но вместо этого ощутила какое-то невероятное спокойствие. Это не было доступно пониманию: я до сих пор не могу полностью сформулировать, почему решила снова следовать кашруту. Это было спокойствие, вызванное обладанием некой тайной, знанием, что моя душа, реагируя на странные сигналы из своего прошлого, призвана сделать то, чего она еще сама не понимает, но все же может, даже если речь о том, чтобы подчиняться высшим силам вопреки животным инстинктам.

Другими словами, отказываясь от бекона, я чувствовала себя одновременно полностью контролирующей ситуацию и полностью не контролирующей ее, что, в принципе, относилось и к жизни в целом.

Сейчас я уже несколько лет не ем свинину и с каждым днем все меньше и меньше скучаю по бекону. И пусть некошерное мясо действительно может быть прекрасно на вкус, но смысловой подтекст нашего отказа от него гораздо важнее сиюминутного удовольствия.